«Шесть профессий раввина Варкина»

Режиссер самодеятельного театра, психолог, преподаватель, краевед, раввин тюменской синагоги Игорь Варкин начинал свою трудовую деятельность художественным руководителем студенческого клуба ТюмГУ. Параллельно учился в этом университете на журналиста и... принимал участие в организации первых в нашем городе рок-фестивалей.

— Вряд ли это можно назвать поводом для особой гордости, — улыбается своим воспоминаниям Игорь Евгеньевич. — Может, и говорить-то не стоит?.. В общем, было это ужасно, поскольку выступающие на тех концертах не столько пели, сколько орали в микрофоны, которые и так еле-еле работали. Сейчас и представить такое сложно: происходило все это в нынешнем Белом зале университета, что тогда — в конце 80-х — был в совершенно запущенном состоянии. Но слушателей не смущала обстановка, им был важен сам процесс.

А меня каждый раз после подобного мероприятия вызывали на ковер к проректору — после нашествия фанатов рока непременно оставались кучи мусора, а университетские стены оказывались покрыты надписями.

Странное было время, но веселое. Имея грошовое финансирование, мы с участниками клуба умудрялись постоянно придумывать что-то новое и устраивать эффектные студенческие вёсны, дебюты первокурсника, спектакли, выставки рисунков и фотографий, издавали художественно-поэтические сборники...

— Это была общественная нагрузка?

— Это была моя первая в жизни работа. И за нее мне все-таки что-то платили. Получая зарплату, я каждый раз смущался: ведь и без того интересным делом занимаюсь, а мне еще и денег дают!

— Специальность журналиста, на которую вы учились, оказалась настолько же любимым делом, как и самодеятельность?

— Как выяснилось во время практики в газете и на радио, то нет. Я могу хорошо писать, но медленно — мучительно ответственно подбирая слова. И только о том, что мне по-настоящему интересно. А журналистам, сами знаете, приходится писать о разном, быстро и много. Это — творчество на потоке. И для меня подготовка текстов, расшифровка интервью были каторгой. Если честно, то журналистику я выбрал только потому, что тогда в Тюмени не учили на психологов. А я мечтал стать именно психологом, о чем и заявил в десятом классе своей классной руководительнице: мол, не нужна мне ваша алгебра!

— Сейчас, думается, преподаватель алгебры может гордиться таким своим учеником, несмотря на то, что не выбрали ее предмет.

— Признаться, был очень удивлен, когда на встрече выпускников увидел свою фотографию на стенде «Кем гордится школа» в 10-й школе, которую заканчивал.

И да, на той фотографии я в кипе и кителе.

— Так круто повернулся жизненный путь: уходили из школы с желанием стать психологом, вернулись на школьную доску почета раввином. А могли бы сказать тогда своей классной, что раввином мечтаете стать?

— Нет, конечно. И что обозначает это слово, в школьные годы я и не знал. Нас ведь чему учили? Что религия — опиум для народа, и все в этом роде. Я был, как и все тогда, комсомольцем. Много читал, а в книгах — про красные звезды, шашки наголо и идею о слиянии всех национальностей СССР в единый советский народ. Успешнее всего, кстати, этот проект единения реализовался на евреях — мы ассимилировались настолько, что благополучно забыли свою историю, традиции, язык... Да, в юности я периодически задавался так называемым еврейским вопросом, который сводился, главным образом, к тому, почему нас, евреев, не любят? Но дальше этого — тем более, до религии, — мои размышления не заходили. До поры до времени интерес к другим темам перевешивал.

— И к каким?

— Например, к той же психологии. Я исполнил-таки свою школьную мечту. В 90-м году познакомился с молодыми врачами-энтузиастами, которых крайне увлекала идея развития психотерапии в России. У них не было ничего, кроме идеи, они нуждались в сотоварищах. А я занимался тогда театральными экспериментами, про которые мои новые знакомые сказали, что это психодрама, то есть психотерапия с применением театральных методов. И приняли меня в свои ряды. Их начинание оказалось успешным: они проводили семинары, печатали переводы зарубежных трудов по психотерапии, в издании которых я принимал непосредственное участие. Находил типографии, в которых за небольшие деньги — больших у нас не было — соглашались тиражировать набранные на печатной машинке экземпляры. И эти книги врачи расхватывали как горячие пирожки! Не будет преувеличением, если скажу, что энтузиасты-психотерапевты совершили революцию в этой сфере в нашем регионе и стали отцами-основателями ныне существующего профессионального сообщества. Двое из основателей — Равиль Назыров и Александр Кондинский — позже уехали работать в Санкт-Петербург. И я тоже поехал туда — учиться в СПбГУ на психфаке. Получил второе высшее образование по специальности «Психология» и вернулся в Тюмень практикующим специалистом. Через некоторое время меня пригласили в ТюмГУ преподавателем на факультет высшей педшколы, как тогда назывался наш психфак. Этот преподавательский период тоже был временем открытий. Четыре восхитительных года, когда я чуть было не стал замдекана по воспитательной работе, режиссировал студенческие театральные постановки, устраивал вместе со студентами дни факультета, обучал тому, что было безумно интересно самому, был уважаем коллегами и учениками.

— И ничто, если посмотреть со стороны, не предвещало погружения в религию. Откуда что взялось?

— Снова сыграло роль судьбоносное знакомство — в 94-м году с тремя студентами мединститута — Павлом Фельдблюмом, Ильей Пестриковым и Сергеем Соловьевым, которые годами тремя раньше образовали еврейское сообщество. Это было очень смело с их стороны — после советской пропаганды, мягко скажем, еврейской нежелательности. Я тоже захотел узнать — в чем особенность еврейского народа и чем я отличаюсь от других? Так мы вместе заново учились быть самими собой по книгам по истории и традиции, знакомились с собой новыми.

— И новый вы нравились себе?

— Да, весьма! Уже на первых порах я нашел массу моментов, которыми можно гордиться представителям моего народа — великая древняя история, череда гениев, внесших свой вклад в мировую цивилизацию. Ну, и современный пример был перед моими глазами: чрезвычайно талантливые и деятельные ребята, основатели нашего еврейского общества. Один только их проект — Фестиваль «Ханука в Сибири» чего стоил! Представьте, в 90-е годы умудриться привезти в Тюмень и на север сатириков Михаила Жванецкого, Аркадия Арканова, Григория Горина, Романа Карцева, Виктора Шендеровича, поэтов Игоря Иртеньева и Римму Казакову, певцов и музыкантов Иосифа Кобзона, Максима Леонидова, Валерия Меладзе, Анжелику Варум, Игоря Саруханова, театры «Шалом» и «У Никитских ворот», актеров Янковского, Збруева, Филиппенко, Абдулова, «Boney M» и Хор Турецкого, который тогда был хором московской хоральной синагоги.

Известнейшие артисты соглашались выступать за какие-то смешные деньги. На плохой аппаратуре устраивались грандиозные концерты, залы были битком, в залах — вся Тюмень. Нашлась, конечно, и компания, которая приходила туда, где проводились концерты «Хануки», с протестными плакатами.

— Против кого протестовали? Против Жванецкого с Янковским?..

— Да нет, все по старой схеме: дескать, мы тут все нищие, а евреи вон как жируют. Но евреи не жировали. Руководитель проекта Павел Фельдблюм раздавал все собранные за билеты деньги артистам, потом приходил ко мне и мы ели бутерброды с луком — у меня ничего больше не было, а у него не было и этого. От «Хануки в Сибири» не осталось вообще никаких денег и выгоды, но осталась память. До сих пор я встречаю людей, которые с удовольствием вспоминают о былой славе фестиваля. Позже Паша, Сергей и Илья уехали из Тюмени. А уезжая, оставили религиозную общину на меня. Сказали: кто, если не ты?

— Ответственно.

— Еще бы! Но, с другой стороны, эти слова еще и подзадорили мои амбиции. Да и интересно было: меня уже тогда крайне занимало понимание сути религиозных текстов и их влияние на мир. В 97-м году я официально стал председателем еврейской религиозной организации, научился проводить службы. В 99-м поехал учиться в Москву в институт прогрессивного иудаизма. В 2001-м вернулся в Тюмень, где к этому времени под руководством Рафаэля Гольдберга восстановили синагогу. Одновременно со мной сюда приехал раввин из столицы, но более года не задержался. Может, климат ему наш не пришелся — не знаю. А я, что называется, уже местный кадр, многие меня знают. В этом был и плюс, и минус. Потому что далеко не все из знающих представляли меня в качестве духовного лидера. Но в итоге я взял на себя исполнение обязанности раввина в данной синагоге, хотя вовсе не мечтал об этом бремени. А это именно бремя, потому что с того момента я нес ответственность не только за свою общину, но и за историческое столетнее здание синагоги. Приходилось и приходится улаживать массу административных и хозяйственных вопросов. И есть меценаты, которые нам в этом благородно помогают — делом, советом, деньгами... Но все это стоит вложенных сил, потому что людям синагога нужна.

— Что она для прихожан?

— Дом молитвы, учения и собрания. И духовное, и светское учреждение одновременно, где представители еврейского народа получают знания вне зависимости от возраста, общаются, участвуют в службах, обрядах, религиозных праздниках. Мы хотим донести до людей ценность еврейских религиозных традиций, построить мост между древностью и современностью. Поэтому каждый предстоящий традиционный праздник для нас — это серьезная творческая задача. И если по окончании, допустим, пасхального празднования ко мне подходит бабушка, с которой мы вместе провели этот праздник уже в восемнадцатый раз, и говорит — нынешний был лучший из всех, что она помнит, — то, либо ее слегка подводит память, либо мы действительно растем.

— Получается, вам, как раввину, пригодились все ваши предыдущие профессии — в том числе и художественного руководителя?

— Безусловно. Более того, с 2012 года я осваиваю еще одну профессию — историческое краеведение. И с большим трепетом отношусь к своему первому большому краеведческому проекту «Старый фотограф». Это — фотовыставка, организованная совместно с музеем, где экспонировались архивные снимки — портреты, виды, события, — запечатленные еврейскими фотографами Тобольской губернии конца 19-го-начала 20-го веков. Есть планы продолжить этот проект. Параллельно мы с членами общины снимаем фильмы. Наша игровая короткометражка в стилистике немого кино начала 20-го века «Корова Брандта» была отмечена наградами в 2014 году на Всероссийском фестивале «Человек и вера» и на Минском Фестивале еврейского короткометражного кино. Воодушевленные этим, мы замахнулись на двухсерийный историко-документальный фильм «Лестница Шустера» — о жизни и деятельности Иосифа Шустера, местного фотографа конца 19-го-начала 20 веков. Сценарий основан на исторических фактах, которые я собирал с огромным интересом и удовольствием. Многие не понимают, как можно тратить время своей жизни, возясь с архивными документами, чтобы восстановить события многолетней давности. А мне нравится. Теперь, проходя по исторической части города, я вполне себе представляю Тюмень, какой она была сто лет назад, — вывески лавок и магазинов, дым из печных труб над приземистыми домами, проезжающие телеги и пролетки, слышу скрип колес, крики мальчишек-газетчиков, гомон базарной площади... И мне кажется, что вот сейчас из чеканных ворот своего особняка по улице Спасской, нынешней Ленина, выйдет купец Янкель Шайчик в картузе и жилетке, из кармашка которой свисает серебряная цепочка от серебряных же часов, с музыкой. И, может, он даже кивнет мне, как старому знакомому.

— Надо, наверное, очень любить город, чтобы настолько проникнуться его историей?

— Причем, чтобы полюбить город, в нем не обязательно родиться. Моя семья переехала сюда в 79-м году, когда я был девятиклассником. И хотя исторически мои корни из Белоруссии, мне нравится считать себя тюменцем и сибиряком.

— Сибирь, исторически, по распространенному в мире убеждению — суровое место ссылки. А чем была Сибирь для евреев, селившихся здесь еще с начала 19-го века?

— С начала 19-го и по начало 20-го века сосланных в Сибирь евреев было предостаточно. Однако она стала второй родиной и для тех евреев, которые приехали сюда сами — как в край богатых возможностей и свободный от предрассудков, где человека оценивают не по его национальному происхождению или вере, а по способностям, годности к делу, пользе, которую он может принести обществу. Здесь евреям никто не мог сказать «понаехали», потому что большинство местных — «понаехавшие»: кто добровольно, кто ссыльный. И евреи честно внесли свой вклад в развитие Сибири — как в царские, так и в советские времена. Продолжают его вносить и ныне.

— Но у евреев появилась возможность переселиться на вновь обретенную историческую родину, в Израиль. И многие представители народа ей пользуются, в том числе тюменские евреи. Как насчет вас?

— Я, как раввин, должен оставаться в Тюмени, пока здесь есть хоть один еврей. И даже если вдруг все они соберутся уехать в Израиль, буду последним, кто сделает это. Но больше, чем уверен, что все не соберутся